 Совсем скоро, ближе к лету, в Казани должно появиться уникальное издание - книга, состоящая из воспоминаний бывших малолетних узников концентрационных лагерей, а также тех, чье детство прошло на оккупированных фашистом территориях. А подготовили ее и издают сами «узники», как они сами себя называют, и их сегодня осталось всего 150 человек на всю республику. Издание этой книги стало возможным благодаря тому, что Республиканская общественная организация бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей выиграла грант
Благотворительного фонда «ЛУКОЙЛ» на издание книги под названием «Непокоренные». Валентин Николаевич АНТОНОВ, воспоминания которого с сокращениями мы публикуем сегодня,
является одним из соавторов книги Я родился 25 декабря 1936 года в деревне Нехино, ко-
торая располагалась в 120 км от Санкт-Петербурга и 30 км от Великого Новгорода. О начале Великой Отечественной войны мы узнали из сообщения Московского радио. Сельский совет сразу же объявил демобилизацию всех военнообязанных мужчин. В деревне остались только инвалиды, старики, женщины и дети. Мой отец Николай Андреевич и четыре его брата ушли на фронт на второй день войны. И все они дошли практически до Берлина. Несмотря на то, что все мужское население встало на защиту родной земли, немцам удалось захватить наши земли и к концу июля 1941 года дойти до Новгорода.
Примерно за неделю до прихода немцев в нашу деревню жителям объявили о начале эвакуации. Все стали срочно забивать свой скот, солить и прятать мясо в сараях, подвалах, зарывать в землю. Люди были уверены, что Красная армия быстро разобьет немцев и они вернуться домой. Наши надежды не оправдались. Нам не дали никакого транспорта и все пошли пешком вслед за отступающими солдатами Красной армии. Наша семья, мама, которой было 29 лет, и старший брат 1935 года рождения тоже пошли вместе со всеми. Но мы не смогли пройти и несколько километров в сторону Новгорода. Немецкая авиация постоянно бомбила дорогу, и мы отступали по проселочным дорогам в северном направлении. Мы шли по лесам, а бомбежка там была жутким явлением: люди и животные бегут в разные стороны, разрывы бомб колышут землю, люди падают, животные бегут, сминая все на своем пути! В лесу трудно определить откуда летит самолет, поэтому не понятно с какой стороны дерева можно защититься от пулеметного огня. Вой пикирующих самолетов, стоны раненых, ржанье лошадей, плач детей... все наводит такой ужас, что начинается страшная паника! Пережив весь этот кошмар, мы решили вернуться в свою деревню.
Вернулись и другие жители, кому не удалось вырваться из этого ужаса. А 27 июля 1941 года в деревню вошли немецкие войска. Передовые части немцев передвигались на автомашинах с дизельными двигателями. Шум этих двигателей я помню до сих пор.
Немцы собрали всех жителей деревни, и офицер на плохом русском языке поздравил нас с освобождением от коммунистов и велел всем коммунистам, комсомольцам и советским работникам выйти, но никого из перечисленных в деревне к тому времени уже не было. Новый немецкий порядок (нойе орднунг) вступил в действие: без разрешения не покидать территорию деревни, платить установленные налоги. За невыполнение установленного порядка - расстрел или повешение.
Особенно тяжело было выживать нашей семье, в которой не было взрослого мужчины. Нам с братом пришлось самим ухаживать за уцелевшим скотом, пасти его, пахать и сеять, косить сено, перевозить продукцию. Кроме того немцы заставляли нас возить их военные грузы к линии фронта.
Все жители деревни должны были сдавать определенное количество молока на организованный немцами молокозавод. Работали там, как правило, дети - сбивали из молока масло. Кража масла каралась смертной казнью. Однажды парень из деревни подвозил продукцию к линии фронта и без разрешения съел кусок колбасы. Его повесили на углу родного дома и долго не разрешали похоронить в назидание другим. Несмотря на это, мы, пацаны, все равно нарушали этот порядок.
В первые месяцы войны наша главная задача была обеспечить хоть какими-то продуктами пленных красноармейцев, находящихся в концлагepe, а тогда они были практически в каждом населенном пункте.
Был такой лагерь в деревне Нехино. Он находился на пустыре в центре деревни - территория, огороженная колючей проволокой, на которой не было ни зданий, ни колодца. Охрана ходила по периметру лагеря, а вокруг рос высокий бурьян. Взрослые готовили вареную картошку, собирали хлеб и овощи, а мы, как змеи, пробирались в траве к колючей проволоке, и когда охранник отходил, передавали еду пленным. Кроме того, мы бросали им хлеб, когда их вели на работы.
Все брошенное надо было поймать, потому что поднимать с земли запрещалось - за это пленный сразу получал удар дубинкой. Если он не мог подняться с земли после удара, то получал другой. Живым он мог остаться, только если другие пленные подхватывали его на руки и несли, пока он не придет в себя. В противном случае конвоиры убивали упавшего на месте. Но и в этом случае другие пленные должны были нести убитого, чтобы потом похоронить. Но даже, несмотря на это, измученные голодом пленные поднимали все с земли и случалось, что конвой натравливал на них собак, которые рвали их на куски! Видя такую жестокость, мы хотели броситься на них и рвать их самих, чтобы отомстить.
И мы мстили как могли, в меру наших сил. Мы ломали проводку зажигания в их автомобилях, били камнями их лошадей. Однажды проникли в охраняемый склад с резиновыми лодками для форсирования водных преград. Они были упакованы в парусиновые мешки, зашнурованные специальными веревками. Мы унесли эти веревки, а немцы быстро определили, что это сделали деревенские дети. Участников набега привели в комендатуру, каждому влепили поперек спины несколько раз этим веревками и, как ни странно, отпустили домой. Ребята постарше, кому было от 10 до 15 лет, тоже вредили немцам, и им попадало больше чем нам.
Были в деревне и предатели. Однажды один из таких сообщил гестаповцам, что наша семья прячет радиоприемник и распространяет сведения Совинформбюро среди жителей деревни. Гестаповцы поставили нас к стенке и пригрозили расстрелять, если мы не отдадим приемник. А тут еще они увидели фотографию на стене папиного брата в форме летчика Красной армии. Эсэсовед поднес фотографию к побелевшему от страха лицу матери и спросил: «Это твой муж - коммунист?». Ни мама, ни мы не плакали и не просили о пощаде. К этому времени мы уже насмотрелись на убитых и раненых, и понимали, что это наша судьба. Но в этот момент деревенский староста сказал, что это брат отца, что приемник уже давно сдан.
В октябре 1943 года всех жителей деревни погрузили в машины с вещами. Машины подогнали к составу грузовых вагонов и приказали перегрузить вещи в вагоны, а потом загнали и нас. Нас повезли в западном направлении. На рассвете наш состав был атакован партизанами, но они не смогли нас освободить и отступили. Через несколько дней нас привезли в литовский город Шауляй, где находился концлагерь. Нас поселили в дощатые бараки, которые не отапливались, спали мы на дощатых нарах в несколько ярусов. Для начала всех погнали в санпропускник, где приказали раздеться донага, сдать одежду для спецобработки и идти в баню. Потом проверяли на вши, больных, старых, немощных отправляли в отдельный барак. Мы не знали, какая судьба их ждет, но догадывались.
Я и мои родные прошли более десятка концлагерей и разных тюрем, расположенных не только на территории СССР, но и в Польше, Германии, Австрии. Их названий я сейчас уже не помню, а спросить не у кого, мама умерла в 1985 году. Мы не знали немецкого языка, правда хорошо понимали слова «русише швайн», «шнель», «шиссен» и другие. Я хорошо помню концлагеря, где из труб крематориев день и ночь шел дым, и очереди голодных, измученных и замерзших людей, ожидающих свой последний час.
Я помню один случай, как мы с пацанами бросали кусочки хлеба людям, стоящим в очереди в крематорий. Один из них, высокий симпатичный мужчина интеллигентного вида никак не реагировал на наши «подачки», тогда как другие боролись за этот хлеб. Мы же старались, чтобы хлеб попал ему прямо в руки только в этом случае он брал его и неторопливо съедал. Мы были потрясены, с каким достоинством он шел на верную смерть.
Прошло уже 66 лет с тех пор, а эта цветная картинка так и стоит у меня перед глазами... Немцы обращались с нами как со скотом, били плетками и палками за малейшее нарушение порядка, конвоиры натравливали на нас немецких овчарок. Кормили нас хуже чем свиней: варево из грязных немытых мороженых овощей. Похлебка была сладкой без соли, с землей и песком. Поэтому мы ее сначала отстаивали, чтобы слить светлую жидкость, а потом вылавливали из грязи овощи, мыли в воде и снова складывали в миску. Еще давали кусок «хлеба» - густой непонятной массы, обваленной в древесных опилках с непонятным вкусом.
А еще у нас брали кровь, после чего мы долго не могли двигаться. Нам делали уколы, после которых температура поднималась до 42 градусов, и мы долго находились в бредовом состоянии. Нас перевозили из лагеря в лагерь в неотапливаемых вагонах для скота, в которых нельзя было спрятаться от ветра и снега, несколько дней без воды и еды. Такие переезды наша семья пережила 10-12 раз. Непонятно, зачем нас возили из лагеря в лагерь, то ли искали, где нас легче уничтожить, то ли испытывали, как долго может человек выжить без еды и при низкой температуре. Фашисты, видимо, были разочарованы, что им не удалось нас уничтожить.
И все-таки от верной гибели нас спасло то, что нашу семью отдали на работы в сельском хозяйстве в австрийскую деревню Шварвальд, а затем в населенный пункт Гросзау на крупное государственное сельхозпредприятие. Здесь, помимо русских, работали украинцы, белорусы, поляки и даже молодые антифашисты из Франции. Мы доили коров, убирали и вывозили навоз, пахали землю, убирали урожай. Там 9 мая части Красной армии освободили нас, а 10 мая несколько семей из России, в том числе и мы, погрузили свои вещи на колесный трактор с прицепом и поехали на восток в сторону Вены...
В Чехословакии спецорганы СССР поместили нас в лагерь для перемещенных лиц для установления личности, чтобы выяснить не являемся ли мы шпионами. В течение трех месяцев следователи допрашивали нас, кто мы, откуда, как попали в Германию, в каких концлагерях были, где работали, не сотрудничали ли мы с немцами и т.д.».
Домой семья вернулась только к концу лета. Деревня была полностью разрушена, дома не было. А в августе уже ничего не вырастишь, и приходилось питаться ягодами и грибами из леса. Но уходить надо было далеко, так как в близлежащих посадках вся земля была покрыта сплошным слоем окровавленной одежды, тряпками и бинтами, частями человеческих тел, на деревьях висели обрывки солдатской одежды... Но эти люди и не такое видели! Надо было продолжать жить.
В будущей книге будут помещены не только воспоминании, но и стихи тех, кто пережил все ужасы фашистских застенков. В стихотворении Николая Карпова есть такая строчка «Людское вытравить хотели...». Хотели? Да кто ж им даст!
Подготовила к печати Миляуша Салимзянова
|
