Иван Филиппович Вакин в будущем году будет отмечать свое 90-летие. За долгую жизнь на его долю выпала немало испытаний. Безжалостная машина репрессий лишила его матери, разрушила их большую семью. Он дважды был репрессирован и в общей сложности провел в заключении 11 лет. Иван Филиппович вспоминает, как это было

Моего отца Ивана Филиппа Илларионовича с первых дней войны забрали на фронт, где он пропал без вести.
Дед мой по матери был певчим и регентом. В колхоз он не пошел. Сначала платил налоги, как мог, а потом его обложили таким налогом, что платить стало нечем. Его арестовали, и он умер в тюрьме. 
Семья наша была набожная. Мать как-то привела меня в дом Серафимы, где собирались «братья» и «сестры» во Христе, некоторые были на нелегальном положении. Преследовали нас очень сильно, и мы старались скрываться. Так и в лесу собирались темной ночью, и в оврагах. Иконочки-то носили по карманам, и во время богослужения собирали их воедино в иконостас. 
 Потом все «братья» и «сестры» отказались работать в колхозе, ведь верующим работать в колхозе «грех». Мать послушала их проповеди и тоже бросила работать, считая это «грехом». Ее стали преследовать, а в сорок восьмом году, когда она не выработала минимум трудодней, на мать подали в суд, вызвали в Аксубаево, судили и дали шесть месяцев принудительных работ. Мы с братом и сестрой стали жить у тетки, дом был брошен, корову продали, питались лишь хлебом. Я в колхозе сначала работал: и пахал, и сеял на быках, и боронил, - все приходилось делать. Когда мать не стала работать, я ни разу больше не приступил к работе. Мать угнали на лесоповал в Билярский район, жила она в деревне, что в шести километрах от Билярска.
Потом мать отработала шесть месяцев принудительных работ, вернулась домой, брат с сестрой тоже вернулись в дом. Правда, матери недолго пришлось там жить. Летом вместе с другими «сестрами» мать заключили во внутреннюю тюрьму в Казани. Я стал ездить к ней с передачами. Ей дали десять лет и отправили в лагерь, где она и умерла.
В июле, с сенокоса, я отправился в город за продуктами, не зная, что на меня уже донесли. Меня арестовали и отправили в Казань, во внутреннюю тюрьму.
«Мы тебя направим в органы внутренних дел, которые охраняют лагеря». Так прямо и сказали. А мать моя уже сидела там, и я им говорил, что не пойду, у меня в лагере сидит мать по пятьдесят восьмой статье за веру, а вы мне предлагаете, чтобы я охранял ее. За отказ служить в армии отправляли в лагерь на три года, но я все равно отказался - вера моя и устав церковный не позволял брать в руки винтовку и давать присягу. И начались допросы. А в то время допросы ночью шли. В десять вечера отбой, только приляжешь на койку, надзиратель ключом дверь камеры открывает. До сих пор, когда слышу звук металла о металл, не по себе становится. В камере можно было стоять и сидеть только лицом к двери, к волчку, и всегда на табурете, на койку не сядешь до отбоя, не положено. Молиться можно было, поклоны класть. 
Мне предъявили обвинение по статье 58-10 ч.2, и по статье 58-11 осудили на 25 лет исправительно-трудового лагеря с поражением в правах на 5 лет, правда, потом судебной коллегией Верховного суда РСФСР 17.7.54 срок наказания был снижен до 10 лет лишения свободы.
Перевели меня во вторую тюрьму, «двойка» называлась, она лагерь и тюрьма находилась в Кировском районе, потом - на пересылку, но там долго не задержали, этапом погнали в Кемеровскую область.
На этапе в жару особенно тяжело. На дорогу всегда давали сухую соленую рыбу или селедку и хлеб. Люди, которые это прошли, передают друг другу, что в дороге не надо кушать соленое, чтобы меньше хотелось пить. В лагере меня сильно избивали за то, что я не подчинялся им. Там же, в Кемеровской области, два надзирателя штрафного изолятора чуть не лишили меня жизни — били головой о деревянную стенку так, что глаза перестали видеть, как лампочки горят. Потом сильные головные боли у меня были. На другой раз я отказался мыть пол, и те же надзиратели решили из меня половую тряпку сделать. Меня не удалось сломить, я так и не ходил ни на поверку, ни на работу, поэтому при первой же возможности меня спихнули в другую зону. 
Пятьдесят шестой год застал меня в Магадане на золотых приисках. Лето уже кончалось, но нас вывезли тракторами на высоких санях в Сеймчан. Радость была, конечно, большая, что из такой глуши выбрались. Там работала комиссия, один был из Москвы и местные чекисты, она разбирала наши дела и давала справки об освобождении. Выдали нам справки, то есть освободили досрочно, дали денег на поезд, чтобы каждый смог добраться до своих мест.
Я знал, что, когда приду обратно, у меня будет встреча с верующими, моими «сестрами» и «братьями». Но все-таки были среди верующих те, которых засылали к нам, мы так и не знали тех, кто выпытывал и доносил.
И вот 29 марта 1958 года я вновь арестован, и осужден по статье 58-10, 11 на 7 лет с конфискацией имущества и поражением прав на 3 года. И реабилитирован был только 14 сентября 1992 года.
После освобождения я женился на девушке, которая писала мне во время заключения письма, устроился на работу в СМУ-7 монтажником, где проработал 26 лет. С женой мы отметили золотую свадьбу, воспитали детей, радуемся внукам. В церковь я сейчас не хожу, но веру сохранил на всю жизнь. Господь всегда в моем сердце. Только с верой человеку нипочем все страдания, выпавшие на его долю. Ведь не зря Господь сказал: «Кого люблю, того больше наказываю».
Беседовала Ирина СИБИРЯКОВА